Алексей Цветков • Баррикады в моей жизни • вне серий • 14.04.2006
Новая книга прозы Алексея Цветкова открывается повестью, в которой автор предстает участником и очевидцем самых драматичных событий недавней российской истории: восстания 1991 и 1993 годов, массовые молодежные беспорядки, скандальные акции радикальных художников. Вторую часть сборника составили новые рассказы: невероятные фантасмагории свободно пересекаются с ежедневной обыденностью, создавая личные революционные ситуации героев.
Читайте текст книги на сайте автора.
ПРЕССА И КОНТЕКСТ
Алексей Цветков. Баррикады в моей жизни (Информационный канал “Маяк”, 04.05.2006)
Алексей Цветков – довольно молодой еще человек (он 1975 года рождения), писатель и журналист. Тем не менее, Цветков автор уже шести книг (“TV для террористов”, “Анархия Non-stop”, “Суперприсутствие” и других), а известен он прежде всего как анархист, один из лидеров “Фиолетового Интернационала” и студенческого профсоюза “Защита”, и постоянный автор радикальных изданий (например, во второй половине 90-х он работал в газете “Лимонка” – писал тексты, был ответственным секретарем, заместителем главного редактора и одним из ближайших соратников Эдуарда Лимонова). Издатели, конечно, вынесли на обложку слова Лимонова о Цветкове из книжки “Моя политическая биография”, цитирую: “Он писал в газете сразу под пятью псевдонимами. Был артистичен, легко сочинял лозунги и статьи, был подключен к современному искусству. Я собирался сделать его редактором “Лимонки”“. Цветков, правда, пошел своим путем, хотя влияние Лимонова в его прозе несомненно сказывается. Но и лимоновской партии кое-что от Цветкова осталось – например, лозунг “Капитализм – дерьмо”. А книга его открывается одноименной повестью – “Баррикады в моей жизни”. О том, как автор в августе 1991 года, будучи еще старшеклассником, защищал нарождавшуюся российскую демократию на у Белого Дома, разбирал заборчики у парламента на баррикады, агитировал танкистов переходить на сторону Бориса Ельцина и так далее. О том, как в октябре 1993 года, напротив, был в числе защитников Белого Дома от того же Ельцина и его, как тогда говорили, “кровавого режима”, и вспоминал свой первый разобранный заборчик из августа 1991, как был у останкинского телецентра, где шла вовсе не игрушечная стрельба, и как тогда же впервые был вызван на допрос в ФСБ. Словом, судьба и опыт молодого радикала, изложенные живо и с большим количеством интересных деталей.
Во вторую часть книги вошли новые рассказы Цветкова в количестве девяти. Пересказу они поддаются сложно – однако и тут не обошлось без радикализма, но скорее, эстетического. Пишет Цветков хорошо – все-таки в Литературном институте учился, читать его интересно, так что рекомендую – и тем, кто подзабыл беспокойные 90-е годы, и тем молодым, кто ничего о них не знает. Читайте: “Баррикады в моей жизни” Алексея Цветкова, книга о судьбе анархиста, начавшейся со случайно прочитанной статьи о Бакунине.
http://www.radiomayak.ru/schedules/10627/27454.html
Презентация «Баррикад в моей жизни» Алексей Цветкова (12.05.2006)
Cегодня в магазине “Фаланстер” состоится презентация новой книги только что вернувшегося из Афин с антиглобалистских полей сражений Алексея Цветкова.
Приглашаются все, кому интересно, где, как, кем и зачем строятся баррикады в наши дни.
Начало - 20 часов.
Адрес «Фаланстера»: Малый Гнездиковский переулок, 12/27. Тел. 504-47-95.
Вход свободный, приглашаются все.
Цветков в Фаланстере (13.05.2006)
Вчера в книжном магазине «Фаланстер» успешно прошла блиц-презентация новой книги А. Цветкова «Баррикады в моей жизни». После короткого, но весьма содержательного вступительного слова, Алексей ответил на многочисленные вопросы заинтересованных читателей, а также рассказал о своем участии в демонстрациях протеста в составе российской делегации антиглобалистов в Афинах. После этого Алексей раздал автографы и кратко анонсировал следующую презентацию, которая пройдет в клубе «ОГИ» предположительно 30 мая, о чем мы непременно еще сообщим.
Ко всему прочему, хотим поздравить Алексея с получением премии «Исламский прорыв» (http://www.mezhdunarodnik.ru/news/text-2753.html) в номинации «публицистическая проза» за путевой очерк «Второй Рим в апреле, или настойчивое чувство Всевышнего» (http://jihad.ru/cvetkov2/).
Ссылки по теме:
http://www.ultracultura.ru/barrikaden/
http://www.radiomayak.ru/schedules/10627/27454.html
По этой книге надо срочно снять фильм! (Михаил Визель, Timeout, 11.05.2006)
30-летний москвич Алексей Цветков известен как анархо-синдикалист, пропагандист идей западных леваков, некогда – активнейший сотрудник “Лимонки”, а сейчас – редактор не менее радикального издательства “Ультра. Культура”. Но в 90-х он одновременно с бурной политической деятельностью аккуратно посещал занятия в Литературном институте (приходя туда порою прямо со своих радикальных акций с мегафоном под мышкой) и сочинял странную отточенную прозу сюрреалистического толка.
В книге с лукаво-монументальным названием (неявно отсылающим к мемуарам знаменитых революционеров прошлого) хорошо видно, как смешиваются эти два потока цветковской биографии. Автор пишет о революционной практике, но делает это так, как пристало человеку насквозь литературному: “В 93-м к Дому Советов сошлись платоны каратаевы, но не как их хотел видеть граф, а какие они есть настоящие: с антиеврейским прищуром, армейско-уголовными наколками под тельничком и таким же жизненным опытом, сорокаградусным антидепрессантом и топоришкой под пальтишкой”. Кроме того, в суровом борце то и дело просыпается трепетный лирик. Автор все время вынужден себя одергивать: “Я пишу о баррикадах в моей жизни, а не о женщинах в моей жизни!”
В настоящее время революции отошли для Цветкова в прошлое – и он вспоминает о них без отвращения, но и без ностальгии. “Мои принципы никогда особо не менялись: никогда больше никакой общей программы, ее заменит свободный обмен опытом”. Между писателем и читателем – в том числе.
http://timeout.ru/text/book/25433/
Алексей Цветков. Баррикады в моей жизни (Дмитрий Попов, Сетевой портал NORK, 03.06.2006)
Фото: Политический еженедельник “Левая Россия”
Понятное дело: в своей новой книге Цветков рассказывает о баррикадах, в воздвижении которых ему доводилось принимать участие в своей жизни (пять глав – пять баррикад). Плюс ещё о двух: к первой он не имел никакого отношения, кроме разве что не принятого приглашения поучаствовать в ней (глава “Никитская”), а другая и вовсе непонятна – то ли это минималистская историческая зарисовка, то ли аллегорический самоанализ. А скорее и то, и другое (глава “Литературой”).
Конечно, Цветков, человек, который сделал себя, делая то, что хочет, не был бы самим собой, если бы взял и просто рассказал читателям о своих баррикадах. Нет, он их сначала поддевает: “Я не виноват, если в вашей жизни не было баррикад” (стр. 7), а потом наставляет на путь истинный: “Милостей от истории ждать нечего и строить баррикады, если хочется, нужно найти повод самому” (стр. 85). А как пишет Цветков, вы знаете (шестая книга, как никак) – убедительно. От баррикадной книги Цветкова веет романтикой, на подрастающее поколение радикалов она должна произвести впечатление и оказать влияние.
Если “Баррикады в моей жизни” скрупулёзно проредить, то при желании можно составить специальную главу о методике воздвижения баррикад для “Поваренной книги анархиста”, в которой её почему-то нет. Во всяком случае в версии, изданной РУССКИМ РАРИТЕТОМ в 1995. Хотя, главный (с нашей точки зрения) совет профессионального баррикадиста являет собой не инструкцию, но откровенную телемитскую установку: “Обозревая баррикады с крыши, сжимая флаг, чувствуешь себя генералом. Но в уличной борьбе каждый должен мыслить, как генерал. На то она и самоорганизация. Не понимание своих генеральских полномочий – главная проблема людей. А главная проблема властей – догадка людей о своих врождённых погонах” (стр. 22).
Цветков – настоящий анархист в том смысле, что, судя по этой книге, по большому счёту его не очень-то и волнует идеология как таковая. Главное – действие. Своё или чужое. “За” или “против”. Об одном из своих баррикадных друзей он вспоминает так: “Он умел и научил меня влюбляться в идеи, совершенно их не разделяя” (стр. 54). О другом соратнике: “Я успел уже позавидовать такой искренней решимости биться за чужие, в общем-то, идеалы” (стр. 63). Цветкову симпатичны и все анормальные деятели: “Мне нравилось такое поведение, но не нравилась сторона, которую он выбрал” (стр. 12), – говорит он о Жириновском времён путча 1991.
При этом в социальные (точнее, хулигански-социальные или, как выразился бы сам автор, хамски-социальные) тексты “Баррикад” коварно пролезли и отдельные мистические пассажи. Например: “Совпадения – это щедрость Всевышнего” (стр. 26). А вот это ещё лучше – замечание об увиденном автором в Лувре египетском лице, из зрачков которого на цепях свисают чаши весов: “Такие лица дают надежду, что всё в тебе однажды будет верно взвешено. Твоё невесомое поднимется и затанцует огненным знаменем над тяжёлой путаницей «твоего» всего остального, беспорядочно схваченного гравитацией внизу. И это окончательное разделение станет твоей последней баррикадой” (стр. 100).
Цветков, думается нам, неспроста заговорил о весах, на которых взвешиваются человеческие души (или сердца – у кого как). Судя по последней фразе “Баррикад”: “И теперь я могу спокойно заниматься литературой” (стр. 103), – эта книга знаменует собой некий переходный этап в творчестве писателя. Рассказов, действительно, в сборнике больше, чем мемуаров. На самую малость, но всё же. Баррикады теперь возводит маленькая дочка Алексея (стр. 99), аппликация которой, кстати, запечатлена на обложке “Баррикад”. “И теперь я могу спокойно заниматься литературой”, – это нечто среднее между “я всё сказал” и “я умываю руки”, обращённых к читателю, которому, напомним, настоятельно рекомендуется самому заняться баррикадами. Цветкова больше волнует уже другое: “Я не знаю, какой я писатель, знаю точно, мог бы быть лучше” (стр. 31). Хотя, мы очень сомневаемся, что дальше он будет исключительно “спокойно заниматься литературой”. В отличие от пресловутого горбатого, по части баррикад Цветкова и могила не исправит. Чуть что где грохнет – нет, он не будет “спокойно заниматься литературой”.
Пока же можно и поработать. Рассказы, структура которых несколько ломаная – плавность повествования частенько взрывают провокационные околофилософские вкрапления, – в противоположность автобиографической публицистике, почти сплошь мистические. Но такие, мы бы сказали, народно-мистические. Т. е. без всяких там каббалистских или иллюминантских тонкостей. Почти как деревенские разговоры о мертвецах на ночь – когда практика существует даже без намёка на теорию. В совершенном отрыве от неё. Ярче всего это проявляется в “Глинчиках”. Действительно страшный рассказ.
То, что было обозначено нами как “народная мистика”, кажется, полностью сходит на нет в “Парандже”. Однако, это только кажется. Из-за первой части рассказа, которую от клейма чистой порнухи спасают лишь фирменные цветковские философские пассажи. На самом деле “Паранджа” – самый сильный рассказ в сборнике. Его, осмелимся предположить, можно классифицировать и как самый личный рассказ: главный герой ходит по городу под паранджой, наблюдая, анализируя, думая, нередко посмеиваясь. Хороший символ для писателя и его работы. В таком случае первую порнографическую часть рассказа можно расценивать, как саму паранджу – чтобы читатель не пролез в его мир. Конечно, при таком раскладе разумнее всего было бы вообще не писать для этого мира, коли приходится прятаться от него под паранджой, но писатель на то и писатель, чтобы писать, хочет он того или нет. Кстати, паранджа – это ведь что-то вроде персональной кольцевой баррикады.
Последний рассказ – “Звук”, как и предупреждал Цветков на презентации “Баррикад”, отстоит от реального мира дальше всех – это самый завихрённый рассказ. Что-то в духе раннего Крусанова (его рассказов, а не романов). Увы, за вычетом отдельных эпизодов он нам не понравился. Сознаёмся – мы его не поняли.
И ещё раз к баррикадам. Тем, которые нужно построить читателю. По большому счёту, ему и не стоит утруждать себя поиском повода для их строительства. Цветков даёт и его: “Работа нужна боссам, чтобы приносить прибыль лишь во-вторых. Прибыль есть тактическая, а не стратегическая цель. А во-первых работа нужна, чтобы обеспечить нужный уровень заёбанности населения. Конкретные деньги интересны конкретному хозяину, а вот всему их классу требуется заёбанность населения на таком уровне, чтобы ни на что, кроме убогого «отдыха», сил-мыслей у нанятых не оставалось” (стр. 90). Противостояние процессу создания заёбанности – чем не повод для баррикады. Хоть реальной, хоть виртуальной (ибо заёбанность всякой бывает). Начать можно и с малого – с кухонной, допустим, баррикады. Направленной против “дражайшей половины”, повышающей уровень заёбанности в отдельно взятой квартире. А кому по тем или иным причинам не хватает сил на их строительство, можно просто почитать Цветкова – прекрасная баррикада против заёбанности мозгов. Но лучше, конечно, действовать.
P. S. Шедевры из автобиографических баррикад: “Не пиздите и не пиздимы будете!” (стр. 55); “Пение – это охуение от пространства, выраженное немедленно” (стр. 65); “Лучше синица в руках, чем утка под кроватью” (стр. 65); “Умнее мёртвых быть нельзя” (стр. 69); “Чтобы изменить мир, нужно отменить мир” (стр. 105). Из рассказов в этом кульминационном абзаце по причине избытка претендентов мы решили процитировать только одну фразу “Приветливость, свойственная скорее черепам, нежели натянутым на них лицам” (стр. 138).
http://www.nork.ru/creation/reviews06.html#142
Книжный магазин “Фаланстер”, презентация книги Алексея Цветкова (NORK.RU, 12.05.2006)
Никакого торжества и тем более помпезности, разумеется, не было. Облачённый в хаки Алексей Цветков молча поставил стул перед книжными стеллажами посредине расчищенного по такому случаю торгового зала, поздоровался и сразу начал объяснять смысл своей новой книги. Несколько мрачная решимость, с которой он взялся за дело, объяснялась тем, что, как позднее признался Алексей, он терпеть не может выступать. Но иногда приходится.
Итак, среди читателей Цветкова можно выделить две аудитории. Первая – это та, для которой он является прежде всего экстремистом-писателем. В качестве определяющего фактора этой группы автор назвал своё “Суперприсутствие. Краткий курс антиглобализма”. Для второй же аудитории он – писатель-экстремист (“TV для террористов” соответственно). Эти две группы читателей практически не пересекаются – разве что за редким исключением. “Баррикадами в моей жизни” Алексей и поставил перед собой задачу объединить их. (Цитата из книги: “Из экстремиста-писателя в писателя-экстремиста переучиваться никогда не поздно и лучше никогда, чем слишком рано” (стр. 101), – стало быть, объединение названных аудиторий “Баррикадами” является неким переходным процессом к окончательному торжеству писателя-экстремиста.)
Вообще, читателю Цветков придаёт большое значение. Может быть, даже большее, чем тот заслуживает: “Литература существует только в головах читателей”, – никаких эйдосов, никаких жаждущих воплощения идей и т. п. и т. д. Всё это ерунда – Цветков смотрит на литературу, как марксист, а не как мистик. За то же, что объединение упомянутых непересекающихся группировок читателей произошло по теме именно “Баррикад”, а не по какой-то другой, стоит благодарить раздражение их автора от фильма Бернардо Бертолуччи “Мечтатели” (2003). По словам Алексея, этот почему-то провозглашённый скандальным фильм демонстрирует “какой-то абстрактный 1968”, который, в принципе, “каждый мог бы снять”, и вовсе не обязательно для этого было быть “тем самым” Бертолуччи.
(Цитата из книги: “Мечтатели” вежливо обзываются “простым и ностальгическим кино”, – стр. 100.) Вторая главная задача написания этой книги заключалась в том, чтобы нарисовать “тип успешного человека, которому успех не мешает строить баррикады” (или “строительство баррикад не мешает успеху”?). Алексей считает, что он добился успеха в жизни, о чём, да-да, говорят и факты из биографии, которыми он поделился, видимо, проникнувшись доверием и симпатией к собравшимся читателям (а зал был довольно-таки плотно забит). В экстремизм идут вовсе не из-за каких-то комплексов, неспособности справиться с жизненными проблемами или невозможности найти себе места в обществе – у “нормальных” людей такого добра не меньше, а может быть, даже и больше, просто об этом не принято говорить.
По словам Цветкова, в процессе написания “Баррикад” ему постоянно приходилось одёргивать себя, что писать нужно о баррикадах. Не то, чтобы только о них, но в другие темы углубляться не стоило. (Цитата из книги: действительно, одёргивает себя – стр. 73, 74, 80.)
На импровизированной пресс-конференции, последовавшей за выступлением автора, рулили свои (т. е. друзья-товарищи Цветкова). По-родственному раскованно восседая на немногочисленных стульях, они с неподдельным (вроде бы) интересом выясняли у Алексея подробности его демарша в Афины на проходивший там антиглобалистский форум. Остальные влезали в дискуссию осторожно и с плохо скрытыми признаками уважения к автору. Сунулся было и я с “революционной элитой” и её задачей поднять массы на великие свершения – Цветков меня вежливо понял, зато “свои” обернулись как на придурка-неофита.
“Элиту” я ввернул по теме – обсуждалась схватка антиглобалистов с полицией с той позиции, что в демонстрации (входившей в программу форума) принимали участие и самые обыкновенные люди, им от полицейских дубинок и слезоточивого газа тоже досталось. Хотя они к этому совершенно не были готовы. Поэтому в следующий раз на мероприятие подобного рода они скорее всего не придут. И вообще, поддержка антиглобалистов “нормальными” людьми заключается главным образом в молчаливом сочувствии. Как строить “взаимоотношения” революционеров и народных масс, на собрании так и не решили.
Сам же Алексей к “революционной элите” себя не причисляет. Он вообще испытывает “отвращение к тому, чтобы командовать, и чтобы им командовали”.
(Цитата из книги: “Я держался принципа: никакой власти ни себе, ни другим”, – стр. 42.)
На красочно расписанной демонстрации, во время которой была разгромлена главная улица Афин, Цветков “повредил” левый глаз – синий овал фингала опасно сиял под бровью, притягивая к себе взоры собравшихся читателей, несколько смущавшихся своего любопытства, но ничего не могших с ним поделать: как же это так получилось (лично я никогда не видел синяков между глазом и бровью), и что бы было, если бы удар (или то, что породило синяк) пришёлся на пару миллиметров ниже?
Между тем, экстремист-писатель горячо советовал всем собравшимся по крайней мере раз в жизни бросить камень в полицейского – в Афинах он снова занимался этим. Выражения, в которых Алексей описывал свои ощущения от этого элементарного физического действия, наводили на мысль, что для него оно сродни инициации.
И вообще, у меня сложилось впечатление, что во всей анархистской антиглобалистской деятельности его привлекает исключительно активный-деструктивный элемент. Алексея совершенно не интересовал сам форум, который он, ввиду незнания языков, оценивал, по его выражению, “хамски-анархистски”. В Афины он ездил не для того, чтобы послушать теоретические выкладки выступавших антиглобалистов, а чтобы покидаться камнями в полицейских и полюбоваться полыхающим зданием банка (к слову, социальные классы Цветков разделяет так: те, кто производят, и те, кто обладают собственностью).
Не обошлось на конференции и без упоминания Джемаля. То, что Гейдар Джахидович имеет определённое влияние на умы опять же определённых радикалов – факт, очевидный для всех. К исламу Цветков проявляет как минимум симпатии. Вслух, однако, высказывает их осторожно. На бумаге более определённо: в этот же день Алексей получил премию “Исламский прорыв” в номинации “Публицистическая проза” за путевой очерк “Второй Рим в апреле, или Настойчивое чувство Всевышнего”. Не читали? Левацко-исламская пропаганда разряда “не придраться”. Очень вежливая.
Ещё говорили о Марате Гельмане – Алексей утверждал, что он (Гельман) хороший и бескорыстный человек, тогда как реплики из зала содержали в себе если не прямо противоположные утверждения, то, по крайней мере, сомнение в оценке Цветкова. Сведущие же гости (в их голосе звенела убеждённость в собственной правоте) откровенно рисовали Гельмана эдаким коварным дьяволом.
Про рассказы в “Баррикадах” Цветков практически ничего и не сказал, просёк, видать, опытным писательским оком, что на презентации собрались его почитатели как экстремиста-писателя, а не писателя-экстремиста. Разве только обмолвился, что они расположены по степени, как бы это так передать своими словами… по степени оторванности от внешнего мира.
Встреча с писателем завершилась раздачей автографов и ответами на вопросы в частном порядке. Журналистов Цветков не требовал.
В “Фаланстере” была в основном молодёжь радикально-интеллигентной наружности (т. е. видно, что человек “культурный”, но в то же время и не “добропорядочный гражданин”). Один гость меня, впрочем, удивил – умеренно гламурной внешности, он подъехал к магазину на чёрной “ауди” (в марке я, впрочем, могу и ошибаться), припарковался и, стараясь не привлекать к себе внимания, проник в магазин. Цветкова он слушал в первых рядах, и даже пытался задать какой-то вопрос, для чего по-школьному тянул руку и выдыхал что-то вроде “можно…”, но Цветков каким-то образом не заметил его, а у того так и не хватило решительности выступить.
По сложившейся традиции завершу репортаж об этом субкультурном событии сценкой, подсмотренной во время прогулки по ночной Москве. Слоняясь по близлежащим к Ленинградскому вокзалу дворам, я обнаружил валявшегося на детской площадке мужика. В одних трусах и майке. На голой-то земле. Всем своим обликом (покрывавшие ноги татуировки выдавали его уголовное прошлое, а вот на руках, как это ни странно, наколок не было) он взывал о помощи. Да и не только обликом – он ещё орал. На моё замечание, что он, видимо, выпил не с тем, кем надо, мужик что-то горестно промычал про “паскуд бомжей”. Вид у него был, прямо скажем, жалким до отвращения. Но всё, чем я смог ему помочь – это угостить сигаретой: с ментами связываться я категорически отказался (он требовал вызвать милицию), а лишних штанов у меня не было. Запрошенного пива у меня тоже не было – на мой смех “тебе, что, мало?”, он ответил искренним “а что ещё делать?”.
Я к чему рассказываю. Если этого попавшего в переделку урку посчитать “народными массами”, а меня – “революционной элитой” (но не из-за того, что я причисляю себе к ней, а просто потому, что другого подходящего на эту роль в тот момент в округе не было), то их обсуждавшиеся на презентации “взаимоотношения” так и выглядят: сами массы подняться не могут (а мужик действительно не мог встать на ноги), а элита, во-первых, просто-напросто не знает, что делать с этими массами, а во-вторых, ей со своей по-барски высокомерной позиции никак не понять, как можно было докатиться до такого состояния – думать-то надо. Хотя бы иногда. Впрочем, кто-то, может, и проникнется сочувствием к этим массам. Поможет им. Когда-нибудь и как-нибудь.
Но, может, всё и того хуже: это элита валяется беспомощная на земле, а народные массы ходят вокруг неё, и на хрен она им сдалась.
http://www.nork.ru/creation/event15.html
Когда начинается моя биография. О новой книге Алексея Цветкова (Илья Будрайтскис)
Недавно наш добрый друг Алексей Цветков опубликовал книгу «Баррикады в моей жизни». Декларированное Алексеем назначение «Баррикад» — «книга для всех», легкое и увлекательное чтение для широкой публики, призванное доказать уместность политического активизма в нелегкие 90-е. Следуя за своей звездой, перемещаясь во времени, главный герой выстраивает личную последовательность запомнившихся баррикад, сохранившихся в памяти, отмеченных встречами и расставаниями. Баррикад, являющихся простым сложением разбросанных на земле предметов — имен, палок, женщин, флагов разных цветов. Баррикад «совсем не той революции, в которой ты обязан участвовать».
То время, когда строились баррикады, не было славным временем для всех. Более того, это время вовсе не было и не могло быть осмыслено общей судьбой. Политические перевороты, отмеченные слиянием фашизма и коммунизма, приватизация заводов, отмеченная воровством и смертями — все страшные и необратимые признаки колоссальных общественных изменений не могли быть увидены большим человеческим глазом. Так стремительно распадавшаяся реальность становилась пространством бесконечного множества личных историй. Деньги в моей жизни, интернет в моей жизни, насекомые в моей жизни — не выдерживающий невыносимого напряжения взгляд каждого мог фиксировать лишь что-то одно, воспринимать общее как фатальное, непознаваемое, и от того — исключительно интимное.
Хоть немного живая литература 90-х несомненно имела своей отправной точкой Эдуарда Лимонова. Героя, создающего свою уникальную биографию художника (или политика или хулигана или женщины и т.д.) из доступного материала. Каждая отдельная героическая история не взаимодействовала с другой. Стыдясь своего родства, герои «Поколения Лимонки» старались жить в разных квартирах, с сожалением воспринимая досадное единство времени и обстоятельств. Обладатели собственной жизни, в крайнем случае, могли принять друг друга лишь в качестве персонажей своей повести.
Строительство такого значимого совместного проекта как баррикада — если вдуматься, самого серьезного, что люди могут выстроить вместе, — обратилось лишь в часть проекта личного. Линия сопротивления распалась в тот момент, когда стала восприниматься как простая совокупность кирпичей. Книга Цветкова точна как фиксация ситуации, важна для размышления о времени и о самих себе, но она не дает выхода — за свои собственные пределы, в первую очередь.
Быть марксистом, социалистом, анархистом, архитектором будущих баррикад сегодня — значит быть человеком, способным на взгляд с точки зрения человека вообще. Значит пробовать сделать свою историю принципиальной и необходимой частью истории общей, как бы трудно это ни было. Антонио Грамши, революционер и философ, именно так написавший свою биографию, говорил: «То, что нельзя искусственно создавать художественные личности, не означает, следовательно, что новый мир культуры, за который ведется борьба, не дает «новых художников». Нельзя сказать, что именно какие-то конкретные люди станут художниками, но можно утверждать, что это движение породит новых художников. Новая социальная группа, вступающая в историю в качестве гегемона, не может не выделить из своей среды личностей, которые до этого не нашли бы в себе достаточно сил, чтобы выразить себя полностью в том или ином плане».
Историческое ощущение гегемонии рабочих есть новое состояние общества в целом, добавим мы, а значит — и новое свойство, новое глубокое переживание и изменение каждого в отдельности в момент начала строительства баррикады. В момент, когда начинается моя биография.
via http://vpered.org.ru/culture18.html
Алексей Цветков. Баррикады в моей жизни (Роман Королев, KULT просвет, 04.08.2006)
Алексей Цветков — писатель, редактор революционного издательства «Ультра.Культура», анархист и политический экстремист — притом, что его проза, даже в отрыве от радикальных идей, одна из лучших сегодня в России — у нас практически неизвестен. На презентации «Баррикад» Цветков говорил по этому поводу, что таинственные «они» намекали — будь он потише, шансы на определённый литературный успех были бы. Совмещать литературную и политическую деятельность оказывается сложно — хочется быть экстремистом-писателем, а увлечёшься — окажешься писателем-экстремистом. Ещё добавлю, что Алексей Цветков — классический персонаж Культуры Апокалипсиса. В хорошем, то есть, смысле, а не как Григорий Грабовой — в том, что это один из тех немногих людей, которым удаётся совмещать социальный (анархия, коммунизм), религиозный (гностицизм, ислам) и художественный (авангардное искусство) радикализмы, придавать всему этому приятную оболочку и подрывать, поражая сознание «старшеклассников и студентов гуманитарных вузов», как писал об «особо опасном для молодёжи» Цветкове давно когда-то Бильжо, не тот, конечно, который психиатр и по телевизору, а другой Бильжо, однофамилец просто.
Собственно, и всю деятельность Цветкова надо рассматривать с позиции этого совмещения. В «Баррикадах в Моей Жизни» Цветков называет раннюю, психоделическую ещё, «Лимонку» мостиком между обиженным судьбой гопником, остановившимся у библиотеки, и интеллектуалом, снизошедшим до стрельбы в тире. Более раннее «Суперприсутствие» взывало к объединению радикала абстрактного — ставящего на полку Генона, Ги Дебора, Фуко, но не решающегося облечь свой протест в силовую форму, и радикала конкретного — готового не в книгах драться с ОМОНом, но искренне уверенным, что во всех бедах виноваты олигархи, жидомасоны, осьминоги, инопланетяне, просрали Россию (подчеркнуть нужное). Следующей по идее, да и в духе всё той же ранней «Лимонки», должен стать союз недовольных по всему миру, привлекаемых к друг другу уже не общими взглядами, идеями, мнением, но общим гностическим пониманием того, что окружающее неправильно. «Баррикады в Моей Жизни», с этой точки зрения, точка пересечения между поклонником Цветкова-анархиста (первая часть — классическая по форме, энергетическая и достаточно пафосная по сути) и любителями Цветкова-прозаика (пресловутый леворадикальный абсурд). Первая прямая — воспоминания о баррикадах в хронологическом порядке, вторая — литературная ретроспектива по мере увеличения градуса экспериментальности происходящего. Прямые выглядят параллельными, но образующийся посередине переход убеждает, что между человеком, читающим странные книжки, и чуваком, искренне верящим в повторение 68-ого, столь же много общего, как и между смотрящими Петросяна и голосующими за Единую Россию.
Дальше будут две баррикады — оптимистические 91-ого и траурные 93-ого, танки, панки, Белый Дом, Дом Советов, инициатическая дефлорация и инициатический же допрос в ФСБ. Потом охотник Палыч будет выращивать в ухе пауков, а деревенский дурачок Яша — плодить бесчисленных глиняных уродцев, замешанных на собственной крови («Глинчики»). Сторож зоопарка раскрашивает фосфоресцирующей краской носорога, создавая недолговечное, но зато люминесцирующее произведение искусства («Рогатый Свет»). Задержанный по подложному обвинению в каннибализме военный съедает из любопытства допрашивавшего его сержанта («Почему бы и не?»). Господин с тонкими усиками, ударенный по щеке девушкой, медленно, но верно превращается в усыхающий до размеров оплодотворённой яйцеклетки живой научный курьёз («Пощёчины»). Лидер единственной в мире партии, не имеющей собственного мнения ни по одному вопросу, ходит по улицам в парандже и участвует в сексуально-религиозных оргиях («Паранджа»).
Хорошая, в общем, книга.
18.07.2006
http://kultprosvet.ru/text/?id=2563
Скромное обаяние радикала (Иванченко Валерий, Еженедельный бюллетень “Книжная витрина”, 08.08.2006)
Когда-то узнал у Курицына, что прозаик Цветков – сюрреалист, и поэтому читать его книгу вовсе не собирался. Потом полистал – вроде, нон-фикшн – и постепенно втянулся. Цветков интересен как тип домашнего экстремиста. Такой полноватый мальчик из культурной семьи, которого все тянет на баррикады. К тому же эти ребята всегда забавляют меня после того старого анекдота: “Девушка, вы могли бы полюбить радикала? – Ради чего?”
Пишет Цветков хорошо. Главное, нет у него этой извечной проблемы молодых литераторов, когда графоманствовать хочется, но не о чем: наполнения нет. О! – в его жизни столько всего уже было, что рассказывать да рассказывать. Только приходится себя ограничивать, тема все-таки четко обозначена: баррикады в моей жизни.
В юности он увидел по телевизору арабские беспорядки в Копенгагене, и его “зацепило”. “Это было как влюбленность”. Затем – личные воспоминания об августе 91-го, действительно интересные для тех, кто не был тогда в Москве. Жириновский, публично поддержавший путчистов и показывавший толпе “фак” с балкона гостиницы “Москва”. “Мне сразу стало ясно, чего тут не хватает и чем я сейчас займусь”. Шестнадцатилетний гимназист Цветков ломал и складывал в кучу заборы. А рядом два профессорского вида дядьки беседовали о Бердяеве. Ночью он участвовал в “агитации бронетехники”, и командир колонны сразу перешел на сторону парламента. “Что ожидало бы танкового командира, окончись путч иначе?” – смешно рассуждает Цветков, словно знает сейчас, каков был приказ и зачем технику подогнали к зданию. В Москву он тогда приехал с юга, где в пионерлагере “Орленок” изображал перед американскими гостями юного нонконформиста в драных джинсах.
А вот воспоминания об осени 93-го читаются совсем иначе. Два года назад этому пацану хотя бы зубы гопники выбили (и девушка в первый раз отдалась). Баррикады же 93-го обошлись без всяких последствий. И не берусь ничего утверждать, но его личные будто бы “свидетельства” о кровавой ночи в Останкине выглядят поздним сочинением “очевидца”, каких я много перевидал. Нет там ни одной живой детали…
Потом поездка в Одессу с “зелеными”, протестующими против нефтяного терминала. Оборона жэковского подвала, где размещался клуб анархо-экологистов. Помещение загромождали ящики с костями “болгар”, вырытых с какого-то кладбища. В московских новостях акцию сопровождал комментарий: группа радикальной молодежи захватила подвал в центре Москвы и требует крупную денежную сумму.
На стройплощадке трассы “Москва-Рига” начинающий партизан Цветков с удовольствием занимался луддитским вандализмом: выкручивал рычаги техники, уносил ключи и электроды, рубил удобным топориком провода, сжег подававший бетон конвейер… Строительство это мало тормозило. Тогда он построил с товарищами баррикаду. Ее разобрали проезжие водители. А Цветков стал задумываться над изготовлением бомб и смешивать селитру с сахаром – шесть к четырем. (Почему не три к двум? Загадка…)
Хорошо, что энергия Цветкова была канализирована в издание газеты “Лимонка”. Быть интеллектуальным погромщиком во всех отношениях удобнее. “Раз вокруг одно кидалово, “Лимонка” призывала идти в глухое отрицалово… “Левохристианское басмачество”, – шутили над эклектикой “Лимонки” идеологически разборчивые знакомые”. “В мире, который – товар, у каждого должна быть правдоподобная специальность. Стараясь не менять взглядов, я занялся литературой”.
Еще в книгу входят девять рассказов. Хорошие. Стиль почище, чем у Лимонова. Сюрреализма в меру и смешно.